Предлагаем вниманию читателей интервью с Фаридом Салманом – председателем Совета улемов централизованной мусульманской организации РАИС, председателем Центра по изучению Священного Корана и Сунны (Казань).

– Многоуважаемый Фарид-хазрат, Вы были муфтием ЯНАО с 2000 по 2003 гг. в составе ЦДУМ, а затем ещё два года вне ЦДУМ. Как сегодня складывается внутриконфессиональная жизнь мусульман Тюменской области?

– Начнём с того, что Тюменская область – уникальный субъект Российской Федерации. Во-первых, это единственный трёхсоставный субъект, имеющий трёх губернаторов, три Думы и три правительства, кроме собственно Тюменской областной Думы.  Во-вторых, это уникальный для России субъект по занимаемой площади. То, что, в-третьих, это уникальный субъект России по природным ресурсам, – известно всем. В-четвёртых, этот субъект России испытывает едва ли не самое мощное миграционное давление и выдерживает его в силу того, что население там высокомобильно, что непривычно для остальной России. В-пятых, в последнее время здесь стали сильно проявляться черты общинных противоречий в связи с последовательным внутриконфессиональным перерождением мусульманских общин. Последнее вызывает всё большее беспокойство.

– Чем вызвано это беспокойство?

– Сразу оговорюсь, что не могу говорить за всю огромную  Тюменскую область. Юг я знаю хуже. Могу говорить только о той территории, где я работал во времена  моего муфтиятства, т. е. в 2001–2005 годы. Эта территория – Ямало-Ненецкий автономный округ. В Ханты-Мансийском автономном округе  и самой Тюменской области много лет успешно работают другие муфтии  ЦДУМ.  С вопросами, связанными с этими территориями, лучше обратиться к ним. Отмечу лишь, что новые тенденции в развитии общин теперь касаются и эти образования. А моё беспокойство вызвано тем, что противоречия между группами мусульман начали проявляться очень остро, эти противоречия становятся непримиримыми. Есть и другие тенденции.

– Каковы эти тенденци?

– Скажем, по событиям в Новом Уренгое на протяжении многих лет можно было анализировать в той или иной степени, что же  на самом деле творится  в целом по области. Наличие двух прямо противоположных по административному подчинению, но самое главное – идеологически непримиримых общин вело к росту напряжённости вокруг мусульманской общины  города. При этом создание любой религиозной общины,   открытие любой   мечети сопровождалось противостоянием.

– Почему это происходит?

– Это результат появления сильного проваххабитского лобби во всех сферах, так или иначе связанных с религией. Я насчитываю пять этапов разложения традиционной для мусульман постсоветского пространства общинности, которое происходило под давлением извне и связано с внедрением псевдосалафитов и примыкающих к ним идеологов в ряды мусульман. Этакой «пятой колонны». Последний этап после внедрения в СМИ и экономику проявляется их внедрением во власть. Культура, которую они несут в общество, – это  не наша культура. Это такая культура, бытовая и религиозная, которая вызывает протест и отторжение, способствует росту исламофобии, росту социальной напряжённости.

– Действительно,  разница между российской мусульманской культурой и ваххабитской очевидна. Когда я была в Саудовской Аравии, то  меня в самое сердце поразило то, что там запрещают родным посещать могилы умерших  в хадже. По одной простой причине: там этих могил, по сути, и нет.

– Конечно, для наших  людей это дико! У нас ведь говорят так: «Уважай живых, почитай покойных». А то, с чем мы сталкиваемся,  – это не наша традиция, это свирепая и суровая бедуинская культура. Не исламская совсем, а бедуинская традиция. И нам её насаждают. Неуважение к старшим, к их мнению и опыту, в том числе религиозному, начинается с отношения к прошлому. Прерывается связь между поколениями, останавливается культурная передача. Прерывается и духовная цепочка. Но это бы легко отсеялось со временем как лишнее и нежизнеспособное, ведь человек –  существо Божье и сам рано или поздно до добра и истины доходит, если бы к этому поиску не добавляли агрессивную человеконенавистническую идеологию. А ведь им же надо всё уничтожать на корню и ничего на этом месте не строить. Они идут к молодёжи и взывают к стихии разрушения и нигилизма, бездумного модернизаторства в религии и религиозной культуре, которыми легче всего увлечь именно молодых. Но это уже было в истории в других странах  и принесло только кровавые плоды. Эти непримиримые люди – как  камбоджийские преступники эпохи Пол Пота – Иенг Сари, но в исламских одеяниях. Они и являются катализатором социальных столкновений везде в мире. Вот в Индии, в Дели, мусульманин никогда не зарежет корову на глазах индуиста, потому что знает, что это кощунство, святотатство, грех в глазах соседа. А ваххабит это сделает нарочно, открыто, публично, злобно, агрессивно. А потом говорят – исламофобия. Не будет никакой  бытовой исламофобии, если вести себя уважительно, степенно, по-мусульмански.

– Я видела, как это общество перерождалось за те десять лет, что я сама работаю на Севере. Главным козырем этих людей является напор и насилие над убеждениями других. Фарид-хазрат, сегодня не все могут отличить традиционного мусульманина от псевдосалафита. Как это сделать?

– Ислам в Российской империи, да и в советскую эпоху  (и это неправда, что в советские времена все поголовно были невежественны в отношении Ислама и были атеистами) не отличался по всей территории. Были свои различия структурного характера, но в целом это была общая культура. Мы, все мусульмане, хорошо понимали друг друга, противоречий не было. Да, на Северном Кавказе Ислам суфийского характера, но и у татар он тоже  имел  свой суфийский характер. Он был другой. Отличие состояло в том, что на Кавказе были структуры тарикатов, вирдов, а у татар эта традиция не так оформлена. Она носила побудительный характер.

– Что такое «побудительный суфизм»?

– Это образно так можно сказать. Суть в том, что наши старики, улемы обращались к опыту шейхов, и те, кто нуждался в духовных советах по любому – бытовому, личному – поводу, приходили к ним и задавали вопросы. А старики им отвечали, приводя примеры из жизни Пророка (мир ему и благословение) и шейхов, мудрых людей с опытом жизни и духовности. Они говорили, что вот такой-то поступал в таком случае так и это правильно по нашей вере, и если  вы поступите так, то это будет правильно. Дальше человек сам решал, что ему делать. За это у нас крепко уважали стариков, седобородых старцев, которые посвящали остаток своих дней воспитанию уммы. Это тоже  было общим для всех советских мусульман. Это был мягкий Ислам, толерантный, либеральный. И поскольку он и на Кавказе, и в Поволжье, и в Средней Азии был такой, то у нас не возникало проблем ни в понимании друг друга, ни в понимании других людей Писания.

Когда мы говорим о советском периоде, мы не должны говорить о том, что было полное неверие. В самом отъявленном комсомольце была понятие Бога. Большая часть отправлялась в последний путь  по канонам религии. Идёт смена эпох, и на смену советским пришли новые  люди.  С их деятельностью мистическое направление Ислама, которое было распространено на территории бывшего СССР, стало уходить ввиду того, что его стало вымывать новое поколение. «Душевный» Ислам стали вымывать и оставлять только технологический, сетевой, политический, грубо социализированный Ислам.

– Какая разница между грубо социализированным Исламом и Исламом?

– Разница огромна. В  нашей традиции присутствует вера (иман), а в их Исламе   в большей степени  – политический проект в социуме. Поклоняйся Всевышнему, твори молитву, будь с Богом, ведь Он тебя видит, когда ты Его не видишь. Вот тайна великая твоей веры! Пророк (мир ему и благословение) спросил своих соратников: «Кто будет ближе всех ко Всевышнему?» Его соратники ответили: «Наверное, мы! Ведь мы тебя видим и мы с тобой рядом!»  Он ответил им: «Нет, не вы, а те, кто после вас, и те, кто после тех, кто после вас!» И объяснил, что они будут ближе к Аллаху, потому что уверовали, не видя Пророка (мир ему и благословение), и уверовали, не слыша и не видя своего Господа. Вот что ценно в людях – эта высокая сердечная чувствительность к  тому, что ты не видишь и никогда не встретишь на этом свете, но что ты чувствуешь так близко, будто созерцаешь это вблизи себя. Вот эти люди и есть настоящие мусульмане. Эта форма Ислама и была присуща нашим дедам. И вот с середины 90-х гг. началась ломка этой традиции, которая потом захлестнула всё пространство бывшего Союза. Но это и мировая болезнь тоже. Ею же страдают мусульмане Индии, Пакистана, Малайзии, Индонезии, многих стран Ближнего Востока. А началось это с противостояния традиционного Ислама его «интернационализированному» упрощённому виду.

– Как это происходило?

– Механизм простой. По канонам ханафитского мазхаба я произношу часть проповеди на родном, татарском языке, а затем часть проповеди произношу для тех, кто не понимает по-татарски. Но бывало, что, как только имам начинает говорить, тут же его хватают в охапку и требуют говорить только по-русски, ссылаясь на то, что тут два деда и три старухи татарские сидят и нечего для них проповедь отдельно читать. Ну как же так? Если бы дело только в старухах было, и то стоило бы на родном  языке для них прочитать, старость уважить. Но тут ведь канон религиозный! Он веками предписан. А им без разницы. Читай, как мы сказали, а нет – вон отсюда. Старики и перестали в мечеть ходить. Зачем, если из-за них у молодёжи такие скандалы.  А что имам? Он, может быть, и рад по-русски всю проповедь прочитать, но канон ему не позволяет. Так началось вытеснение традиционных мусульман и традиционных имамов. Началось это как напасть или эпидемия одновременно во многих  географических точках округа. Общины оказались в руках тех, кто имел  особые взгляды на  Ислам, резко отличавшиеся от традиционного исламского мировоззрения, сформировавшегося в России.  Ладно бы ввиду того, что общество северное, оторванное от остальной уммы, они проявляли бы принятое в таких местах уважение, как это было традиционно на Севере. Так нет. Это был настоящий захват, агрессия, запугивание имамов. А сейчас и паства в мечетях своеобразная, они мусульмане, но не такие, какими принято было их представлять в российском мусульманском сообществе.

Дальше – больше. Возникает отрицание традиции, а вместе с тем и  ещё какой-то Ислам в кавычках. Приведу пример. Я ничего не имею против слова «ахый» – брат. Это хорошее по смыслу арабское слово. Это понятие есть во всех авраамических традициях и означает единоверцев, братьев и сестёр по вере.  Но когда его произносят уста тех, кто отрицает национальное, патриотическое начало в Исламе, то это слово принимает для людей совсем другой смысл. Это уже не «братия», а «братки». Так что, отвечая на Ваш вопрос, скажу так: этих людей отличает амбициозность, заносчивость, нежелание слушать других, а главное – агрессия и насилие в делах и мыслях духовных, что полностью отвергается Исламом.

– Но так не может продолжаться бесконечно. Если сейчас не начинать планомерной работы, ситуация чревата взрывом. И порох в северном воздухе уже ощущается. Про Татарстан тоже говорили: «Без паники! не случится!» Но случилось.

– То, что вы заметили сейчас, я заметил и говорил об этом  уже 10 лет назад. Доводил до ответственных лиц округа того времени. Но, к сожалению, принимаемые решения в силу отсутствия определённого навыка в сфере внутриконфессиональных отношений носили половинчатый характер. Всё практически сводилось к констатации факта. На уровне губернских департаментов с этой проблемой нельзя было справиться, потому что среди чиновников того времени не было специалистов, разбирающихся во всех тонкостях мусульманского мировоззрения. Просто разбираться в Исламе для государственного специалиста – этого недостаточно, это мало.  А без вмешательства власти в мусульманской общине происходит неконтролируемое изменение ситуации. Реальные представители  российского Ислама оказываются в меньшинстве у себя  на родине, на своей духовной территории. И в ближайшее время ситуация не выровняется. Поэтому не нужно опасаться того, что, мол, власть вмешается, религия отделена от государства, верующие, общество не поймут власть… Как раз наоборот! Государство просто обязано реагировать, а если надо – то и выправлять, выравнивать возникающие негативные моменты в жизни мусульманской общины. Ведь речь идёт о государственной идеологической безопасности!  

– А какая цель такой тактики? Весь мир покорить и превратить в дикое средневековье?

– Да. Получить дикую необразованную управляемую  массу с атрофированной совестью и отсутствием духовности. Почему нет? Такими легче манипулировать. Это их задача. У тех, кто руководит этим проектом, личные цели иные. Они для себя не ставят задачи вернуться в седьмой век. Эта риторика – лишь инструмент давления на иное общество. Им нужно оказать давление на постсоветскую Россию, разрушить её – вот они и засылают сюдаэтих «деятелей». Выходит, что наша страна – всего лишь одна из страниц этого  плана.

– Многоуважаемый Фарид-хазрат, Вы упомянули о том, что внедрение ваххабизма происходит по пятиступенчатой схеме. Что эта за схема?

– Это идеологическое проникновение, вытеснение национальных начал, затем проникновение в СМИ,  затем вхождение в экономику, и, наконец, вхождение во власть.

– На каком этапе сегодня находится ситуация в ХМАО и ЯНАО?

Не исключено, что представители этих движений или сочуствующие им уже есть повсюду. Необязательно человеку, придерживающемуся этих взглядов,  говорить об этом громогласно.  Интересно, что ваххабиты одними из своих первых врагов считают шиитов, в мировоззрении которых немаловажное место занимает такыя – сокрытие своих истинных взглядов, как мы с вами знаем. Так вот, ваххабиты тоже применяют эту уловку. Мол, мы все традиционные, правильные мусульмане – ханафиты, шафииты, а на деле – это волки в овечьей шкуре.

– И при этом  сами они шиитов недолюбливают?

– Да. Но это не мешает им применять шиитскую модель поведения в иноконфессиональной среде. Вот вам шиитско-ваххабитский то ли «диалог», то ли, наоборот, противостояние. Трудно сказать, чего там больше.  Ведь на Севере очень большая и разветвлённая азербайджанская община. Складываться она начала не вчера и не в 90-е годы, а с конца 50-х годов прошлого века. Азербайджанцы-нефтяники ехали разрабатывать северные месторождения. Вот и теперь они едут по старой памяти. Едут к родным на Севере, к знакомым, на работу. Сегодня они приезжают с разными взглядами на религию и жизнь. И что странно: будучи   шиитами, очень быстро салафитизируются. Это просто необъяснимо. Необъяснимо, что вот такие идеологически непримиримые противники ваххабизма у себя на родине, оказавшись в России, моментально перенимают эту псевдосалафитскую идеологию. Под этой так называемой салафитизацией есть что-то более глубокое, чем сама эта идеология. Там есть и проблема объединения диаспор для того, чтобы сообща защищать интересы бизнеса, и просто протест, который всё больше реализуется через религиозные структуры.

– И это ведь очень большой процент населения. У меня даже возникало ощущение, что ваххабиты, работая на этой территории, скрывают сегодня свои убеждения с тем, чтобы постепенно освоить этот огромный мобилизационный потенциал. Ваххабиты просто пошли к ним и начали с ними работать, говоря на языке их же традиции, заставили силу традиции работать на разрушения себя самой.

– Идеологическая кузница ваххабизма – идеальная школа. Очень правильная тактика – вовлечение ярых противников, причём с таким успехом. Впору создавать специальный институт для изучения этих процессов.

– Интересно, что почти все наши северные  города являются моногородами. Ведь там где-то ЛУКОЙЛ, где ГАЗПРОМ, а где-то Сургутнефтегаз руководит городом. Удивляет, что  руководство этих компаний не ощущает опасности, хотя многие из моногородов отнюдь не самые благополучные в отношении межконфессионального и межобщинного взаимодействия.

Это или необъяснимо, или у нас утвердился «крымский вариант». «Крымский вариант» – это что-то вроде семейной темы, когда один ребёнок – ваххабит, а другой – хизбист; будет ли отец отвергать одного из сыновей, если государство не приемлет эти идеологии? Нет. Он будет работать на своей государственной работе, но сыновья-то ближе к телу. Я условно называю эту схему «крымской», поскольку она распространена среди крымских татар: традиционный Ислам исчезает, а молодое поколение исповедует либо ваххабизм, либо нечто близкое к идеям «Хизбут-тахрир». Степень вовлечённости во власть представителей этих идеологий очень большая. И молчаливое «благосклонное отношение» происходит из-за этого. Иначе как можно объяснить молчание по этому поводу? Как так – люди несут в себе совершенно дикую идеологию, цель которой – нарушить межконфессиональное, межнациональное равновесие в стране, и при этом к ним так либерально относятся?

– А какие города более-менее благополучные  в этом отношении?

– В ЯНАО, где я служил, более-менее спокойным оставался Надым. В целом стабильным был  район Пангоды, прилегающие районы.  Везде, где есть что-то ценное – нефть, газ, металлы, лес, – эти люди проповедуют, несут в массы свои идеи.

– То же самое ведь и в Татарстане происходит – у нас какие проблемные регионы?  Альметьевск и Альметьевский район,  Краснокамский Нурлатский районы. Как только где-то появляются нефть и газ, там появляются они.

– Правильно. Они не идут в бесперспективные районы.  Им нужна именно Чечня, Татарстан, Башкортостан. Азербайджан просто на глазах меняется в ту сторону.  Вот если бы они, будучи шиитами,  оставались ими, – лично я всегда видел в шиизме не какое-то особое религиозное ответвление, а политическое; между нами всегда больше общего, нежели разъединяющего. Мы – сунниты, «демократы», а шииты – сторонники «клана»  от  Пророка (мир ему и благословение). А сейчас идёт подмена шиитской идеологии. Это тоже новый феномен. На каком-то этапе мы сильно ошиблись, если до сих пор не можем убедить ваххабитов, салафитов в своей правоте политическими методами и поставить заслон их пропаганде. А вот они могут, вот в чём проблема. Есть ещё такое представление об этой ситуации, что там, где много мигрантов, там, где есть оторванность от корней, там, где модернизационные процессы очень быстро разрушают традицию, там происходит  вакханалия подмены традиционного религиозного сознания. Человек одинок так же, как в западном обществе. Он остался один, а ему нужна группа и групповой драйв от общения. Он это ещё помнит и стремится к этому.  И они ему дают совершенно другой коллективизм, как в криминальном братстве. С другой стороны – в Англии, например, немало этих бородатых товарищей, но наряду с этим существует мощная индийская национальная община, мощная пакистанская община, мощная малазийская, турецкая, арабская общины.  Люди, как правило, неотделимы от своих общин. А ваххабиты – это те, кто оторвался от собственных этнических корней.

– Но ведь в Англии нет терактов. То, что я читаю иной раз в лондонских газетах, – это истории о том, как было предотвращено то одно, то другое злодеяние. Но ни разу ничего не вылилось за пределы газетного листа. Складывается впечатление, что английское государство целыми днями зорко следит за этими процессами.

– Вопрос, а следит ли? Или это объясняется именно самой сутью английской политики, сутью Англии?

– Что вы имеете  в виду, Фарид-хазрат?

– Кто это яд породил, тот и знает противоядие. Когда идёшь по арабскому району в Лондоне, то постоянно встречаешь офисы представительств различных национальных фронтов освобождения: НФО Бахрейна, НФО Аравийского полуострова, есть даже НФО Саудовской Аравии. И при этом у Соединённого Королевства замечательные отношения и даже совместные проекты с этими странами. Ответ лежит где-то в этой плоскости. Там, где нужно, работают одни механизмы, где не нужно – другие. Это глобальная игра, и в неё вовлечено множество сил.

– Может быть, России следует  не израильский опыт борьбы с терроризмом, а английский опыт изучить?

– Я тоже склоняюсь к тому, что надо всё-таки начать изучать опыт англичан, их подходы, их тактику. Ведь в Англии никогда не было юдофобии, от которой страдала Европа, не было ни антисемитизма, как нет сейчас исламофобии и никак не демонстрируется ненависть к мусульманам. Напротив: идёшь по Лондону – и всюду халяльные рестораны, что-то особенное для мусульман. Выходишь на вокзале в Оксфорде – натыкаешься на халяль-бистро. Даже скандал был такой, что всё продаваемое мясо в городе оказалось халяль, чему возмущались организации по защите животных. И это не сегодня такая тактика выбрана. То же было и в отношениях с еврейским сообществом. Накануне Второй мировой войны, когда Гитлер нагнетал антисемитскую истерию, англичане ему спокойно ответили, что не разделяют его страстей. В этой позиции что-то есть. И где-то все эти идейные нити сходятся в один клубок, и клубок этот точно не в России.

– Традиционный вопрос: что делать, Фарид-хазрат?

– Своё дело. Как говорил Пророк (мир ему и благословение), если вы услышали, что пришёл Судный час,  а у вас в руках деревце, которое нужно посадить, то не бросайте его, сажайте деревце и всё! Мы должны делать своё дело, хотя силы наши неравны.